Располагаемый доход домохозяйства и на душу населения — Disposable household and per capita income — abcdef.wiki

Опираясь на категорию личного располагаемого дохода и абстрагируясь от таких его компонентов (обычно незначительных по величине), как оплата долгов и трансферты иностранцам, получили несколько упрощенную структуру личного располагаемого дохода:

Конечной целью любого производства является потребление, а потому не удивительно, что именно потребительские расходы выступают доминирующим компонентом личного располагаемого дохода. При этом С — не только значительный, но и самый стабильный структурный элемент Y: даже в кризисный период домохозяйствам свойственно стремление поддерживать привычный уровень потребления, они влезают в долги, растрачивают ранее накопленные средства, претендуют на получение трансфертов государства, иностранной гуманитарной помощи и т.п. В условиях подъема экономики растущее потребление домохозяйств обычно отстает от динамики располагаемого дохода.

Сбережения домохозяйств — часть их личного располагаемого дохода, которая не израсходована на конечное потребление товаров и услуг. Назначение сбережений в экономике многофункционально. Во-первых, личные сбережения позволяют домохозяйствам сохранять привычный уровень потребления при отсутствии достаточных текущих доходов. В связи с этим сбережения подвержены значительным краткосрочным колебаниям, они могут стать даже отрицательными при спаде и резко возрастать при подъеме экономики. В то же время в долгосрочном периоде доля сбережений в доходе относительно стабильна.

Во-вторых, сбережения обеспечивают высвобождение средств из сферы потребления и направление их на инвестиционные цели. Образно говоря, сбережения являются тем резервуаром, из которого черпаются инвестиции (от лат. investio — вкладывать) — долговременные затраты финансовых, трудовых и материальных ресурсов, которые нацелены на расширение активов и получение дохода в будущем.

Превращение сбережений домохозяйств в инвестиции частных фирм осуществляется либо прямо — через непосредственное приобретение сберегателями акций и облигаций на фондовом рынке, выручка от продажи которых используется затем акционерными обществами на реализацию инвестиционных проектов, либо косвенно — когда в отношения сберегателей и инвесторов вторгаются финансовые посредники (главным образом, коммерческие банки), выплачивающие первым процент по депозитам и кредитующие вторых под несколько большую процентную ставку. При этом в мировой практике сложились две основные модели взаимодействия сбережений и инвестиций:

1. англо-саксонская, в которой при достаточно развитой банковской системе главным каналом трансформации первых во вторые является все же фондовый рынок;
2. континентальная, где ведущим звеном такой трансформации выступают коммерческие банки.

В современном обществе, где наличные деньги все активнее вытесняются электронными пластиковыми карточками, инвестициями вполне могут стать даже средства, предназначенные домохозяйствами для целей текущего потребления, но, лишь в том случае, если банки, выпускающие эти карточки, вовлекают временно свободные средства населения в инвестиционный процесс.

Субъектами сбережений являются не только домохозяйства. Крупнейшим сберегателем в современном мире выступает сектор нефинансовых предприятий. Ими сберегается так называемая нераспределенная прибыль, т.е. та часть излишка дохода над затратами, которая не становится личным доходом их собственников и, не покидая сферу производства, при определенных условиях способна непосредственно (т.е. без участия бирж и банков) превратиться в инвестиции. Такая трансформация зависит, так же как и в случае с личными сбережениями, от многих факторов внешней и внутренней среды организаций. На долю предприятий в развитых странах приходится сегодня примерно 60% национального инвестиционного фонда. Удельный вес сектора домохозяйств не превышает обычно 20-30%. В США, по оценке Е.Ф. Жукова, домохозяйствами сберегается лишь 1,0-0,9% полученных доходов, и подавляющая часть валовых национальных сбережений формируется корпорациями, которые в 2005 г. аккумулировали вдвое больше нераспределенной прибыли, чем в предыдущие годы. Оставшаяся часть сбережений приходится на банки, а также — при определенных условиях — органы государственного управления и денежно-кредитного регулирования, аккумулирующие не потребленные ими средства в государственном бюджете. Таким образом, валовые внутренние сбережения равны частным (сбережениям домохозяйств и фирм в виде их нераспределенной прибыли) в сумме со сбережениями государства в виде бюджетных излишков. Если же последние принимают отрицательное значение и в сфере общегосударственных финансов проявляется дефицит бюджета, то валовые внутренние сбережения оказываются меньше сбережений частных на величину такого дефицита. Отношение валовых сбережений к ВВП, называемое нередко сберегательной квотой, во многом задает темпы экономического роста страны. Данная макроэкономическая пропорция в решающей степени определяет, какая доля национального продукта будет инвестирована в расширение производства.

Инвестиции могут осуществляться как частным сектором, так и государством, причем если частные инвестиции нацелены прежде всего на получение прибыли, то непосредственной целью государственных инвестиций может быть и регулирование национальной экономики. Финансовыми источниками валовых государственных инвестиций выступают доходы государственного бюджета, прибыль государственных предприятий и их амортизационные фонды, денежная эмиссия, размещенные правительством внутренние и внешние займы, полученные им кредиты. Валовые частные инвестиции финансируются за счет собственных средств фирм (нераспределенной прибыли и амортизационных фондов), средств, привлеченных извне (путем продажи акций, облигаций и других ценных бумаг), долгосрочных кредитов, полученных в коммерческих банках и других кредитных учреждениях, а значит, за счет сбережений населения.

Инвестиции подразделяются на автономные и производные. Автономные инвестиции — та часть капиталовложений, которая непосредственно не зависит от национального дохода или, точнее, от направления его изменения: они способны увеличиваться в то время, когда в стране наблюдается экономический спад, и наоборот, сокращаться в обстановке циклического подъема. Определение количественных характеристик автономных инвестиций является прерогативой государства, рассматривающего их объем и динамику в качестве одного из ведуших регуляторов циклического развития национальной экономики. Та же часть капиталовложений, которая прямо зависит от размера национального дохода, — это производные инвестиции. Такие вложения, финансируемые в основном за счет выручки частных фирм, становятся результатом той или иной динамики совокупного дохода общества, увеличиваясь или уменьшаясь вслед за изменением последнего.

Инвестиции — самый изменчивый компонент совокупных расходов, поэтому их колебания оказывают существенное воздействие на объем национального производства, занятость населения, уровень жизни, уровень инфляции. Рост инвестиционной активности обеспечивает повышение производительности труда, а также укрепление конкурентоспособности отечественных товаров на мировом рынке — ведь для этого требуется лидерство страны в техническом развитии, постоянная модернизация производственного аппарата. В противном случае сокращается экспорт, что может привести к банкротству ряда предприятий и росту безработицы. Это особенно заметно в небольших, ориентированных на внешний рынок странах с открытой экономикой.

Пропорция между потреблением и сбережениями оказывают решающее влияние на динамику инвестиций, объем национального производства, уровень цен, занятость населения и другие ключевые параметры национальной экономики. Так, если условно принять в качестве оптимального соотношение потребления (С) и сбережений (S) 75:25, то в случае резкого увеличения доли потребления (например, до 90:10), в национальной экономике будет наблюдаться ускоряющий инфляцию ажиотажный потребительский спрос. Вместе с тем на него не смогут адекватно среагировать отечественные предприятия, обескровленные отсутствием финансовых источников инвестиций, и инфляционный рост цен в дальнейшем может сопровождаться в деинвестированной экономике падением ВВП и занятости населения, ввергая страну в пучину стагфляции. Если же, наоборот, домохозяйства станут стремительно наращивать сбережения, и соотношение С:S выразится, например, цифрами 60:40, то прямым следствием комбинации вялого потребительского спроса и чрезмерной сберегательной активности станет классический кризис перепроизводства, характеризуемый дефляцией и массовой безработицей. В связи с этим нахождение оптимального для каждой страны на том или ином этапе ее развития количественного значения рассматриваемой пропорции требует детального анализа факторов, оказывающих решающее воздействие на ее динамику, и построения соответствующих функций, отражающих закономерности распределения домохозяйствами своих доходов на потребление и сбережения.

Исследование функции потребления началось с Дж. Кейнса, который предположил, что среди множества факторов, влияющих на потребительскую активность домохозяйств, решающим является располагаемый доход: C = f(Y) (рис. 4.1).

Кейнсианская функция потребления показывает отношение реальных потребительских расходов (С) к реальному располагаемому доходу (Y) в их движении. Если бы отсутствовали сбережения и любой доход использовался исключительно на потребление, тогда функция потребления приняла бы вид прямой ОБ, расположенной под углом 45 градусов (биссектрисы). Однако в действительности потребление может весьма существенно отличаться от дохода, причем как в одну, так и в другую сторону. Реальная функция потребления С = f(Y) представлена на графике прямой АГ, на которой Б — точка нулевого сбережения. Слева от нее (например, в точке А) расположена зона отрицательного, а справа (в точках В, Г) — зона положительного сбережения. Величина потребления при каждом уровне дохода определяется расстоянием от оси Y до функции потребления, а величина сбережения — расстоянием от функции потребления до биссектрисы. При этом прямая АГ не проходит через начало координат О, поскольку существует так называемое автономное потребление — часть потребительских расходов, не зависящих от располагаемого дохода. Такой уровень потребления (существенно различающийся в странах мира) правительство гарантирует даже лишенным текущего дохода домохозяйствам через систему трансфертных платежей. Кроме того, уровень автономного потребления зависит от предшествующих сбережений домохозяйств, величины гуманитарной помощи из-за рубежа и т.п. Предельная склонность к потреблению (МРС) равна отношению прироста потребления (DC) к приросту располагаемого дохода (DY):

Она показывает, какая доля дополнительного дохода направляется на приращение потребления. Обоснованный Дж. Кейнсом так называемый основной психологический закон состоит в том, что люди склонны, как правило, увеличивать свое потребление с ростом дохода, но не в той же мере, в какой растет доход. Иначе говоря, с ростом дохода все большая его часть направляется на сбережения и соответственно меньшая — на потребление. Например, обеспеченные семьи тратят на приобретение продовольственных товаров, одежды, обуви гораздо меньшую долю своих текущих доходов по сравнению с семьями, живущими, как принято говорить, от зарплаты до зарплаты, хотя, безусловно, абсолютный размер расходов первых на эти цели оказывается выше. Однако повышение доли расходов на питание — верный признак ухудшения материального положения домохозяйств. Страна признается бедной, если доля затрат на приобретение продовольственных товаров в структуре потребительских расходов домохозяйств превосходит 1/3. Ясно, что подобных государств не может быть в составе ЕС, где удельный вес этих первоочередных расходов в среднем равен 17%.

Средняя склонность к потреблению (АРС) характеризует отношение между общим объемом потребления и располагаемым доходом:

По Кейнсу, с увеличением располагаемого дохода АРС также сокращается.

Алгебраическое выражение кейнсианской функции потребления имеет следующий вид:

Преобразуем ее путем деления каждого компонента на располагаемый доход, тогда:

Таким образом, средняя склонность к потреблению при выше нуля оказывается выше предельной ее величины.

При обосновании своей функции потребления Дж. Кейнс сформулировал четыре следующих правила.

1. Важнейшим фактором, определяющим уровень потребления, выступает располагаемый доход: С = f(Y).
2. 0 < МРС < 1: предельная склонность к потреблению находится в диапазоне между нулем и единицей.
3. С ростом дохода средняя склонность к потреблению АРС уменьшается.
4. По мере роста дохода сокращается и предельная склонность к потреблению МРС.

После опубликования работ Дж. Кейнса предпринимались попытки эмпирическим путем проверить его теоретические предположения. Результаты одних исследований подтверждали кейнсианскую концепцию, результаты других — ставили ее под сомнение. Причем было установлено, что функция потребления в краткосрочном (до 15 лет) и долгосрочном (свыше 50 лет) периодах не может быть описана одной кривой. Так, министерство торговли США в 1942 г. опубликовало данные об изменении потребления и дохода американцев за период 1929-1941 гг., что позволило вывести функцию потребления, подтвердившую все правила Кейнса:

Однако уже в 1946 г. видный западный экономист С. Кузнец по материалам исследования динамики американской экономики за период 1869-1938 гг. зафиксировал факт относительной стабильности соотношения сбережений и дохода на протяжении длительного временного интервала:

С = AРС Y (при AРС = 0,86 для США в данном периоде).    (4.8)

Тем самым были подтверждены первое и второе правила Кейнса, однако отвергались правила третье и четвертое, в результате чего долгосрочная функция потребления на графике оказалась круче краткосрочной (рис. 4.2).

Прогнозирование на основе функции потребления Дж. Кейнса опиралось на допущение о том, что рост национального дохода сопровождается неуклонным увеличением предельной склонности к сбережению. Это ограничивает нарастание потребительского спроса, что делает неизбежным перепроизводство товаров народного потребления и, как следствие, экономический спад. Однако С. Кузнец доказал, что возросшие доходы вовсе не порождают спад активности покупателей: норма сбережения относительно постоянна во времени. Ведь с ростом благосостояния у населения появляются все новые насущные потребности, и стремление удовлетворить их во многом нейтрализует тягу к накоплению активов.

В послевоенный период появились еще несколько концепций потребления. Одной из них стала теория жизненного цикла Ф. Модильяни: она основывалась на предположении, что текущее потребление является функцией не текущего дохода, а совокупного богатства потребителей. Все они стремятся так распределить покупки в течение своей жизни, чтобы накопленные активы были истрачены полностью в течение жизни. Для всего жизненного цикла (например, 80 лет) средняя склонность к потреблению в этом случае оказывалась равной единице. Иначе говоря, суть концепции жизненного цикла составляет гипотеза Ф. Модильяни, что потребительское поведение людей в течение всей их трудовой жизни строится таким образом, чтобы из полученного суммарного дохода сберечь средства, необходимые и достаточные для материального обеспечения их в старости. В молодости люди нередко накапливают долг (получая, например, кредит на образование) и имеют завышенное потребление, надеясь рассчитаться со своей задолженностью позднее. В зрелые годы доход оказывается значительно больше потребления, работники, готовясь к выходу на пенсию, стараются увеличить сбережения, которые позволят им относительно безбедно жить в старости, когда текущий доход резко сокращается.

Однако проведенные в дальнейшем исследования ставят под сомнение гипотезу жизненного цикла, поскольку: существуют еще и сбережения из предосторожности, обусловленные «опасением», что проживешь дольше, чем планируешь, а также вероятностью заболеваний — а при дороговизне услуг здравоохранения это может привести к значительным расходам; у многих пожилых людей проявляется стремление оставить наследство — детям, родственникам, благотворительным организациям. Действительно, существуют эмпирические подтверждения того, что сберегательная активность пожилых людей во многих странах ничуть не ниже, чем у трудящейся молодежи.

М. Фридмен вывел теорию перманентного дохода, согласно которой потребление домохозяйств пропорционально не текущим их доходам, а средневзвешенной величине доходов, которые они ожидают получить за все будущие периоды (эти ожидания формируются на базе исчисления доходов прошлых лет — упрощенно трёх последних). Неизбежные же колебания текущих доходов почти не отражаются на сложившемся в предшествующий период жизненном стандарте потребления. Полезность этой теории состоит в том, что она объясняет реакцию домохозяйств на временные колебания благосостояния, связанные с действием случайных и непредсказуемых факторов.

Если опираться на функцию потребления Дж. Кейнса, то при временной потере работы (связанной с рождением ребенка, болезнью, творческим отпуском, путешествием и т.п.) потребление домохозяйства сократилось бы пропорционально уменьшению текущего заработка. Между тем теория М. Фридмена доказывает, что спад потребительской активности — если оно и случится — проявится в гораздо меньшей степени, нежели сокращение дохода. При этом скорее можно ожидать продажи активов (акций, недвижимости и т.п.) или получения кредита в банке с целью поддержания достигнутого и ставшего привычным уровня жизни. Как видим, в этой широко используемой в современных условиях трактовке потребление является функцией не только от текущего дохода семьи, но также и накопленного богатства и дохода, ожидаемого ею в будущем.

Кроме перечисленных существует много других концепций потребления, доказывающих связь его, например, с возрастной структурой населения и даже со страхом перед ядерной войной. Была выявлена эмпирическая закономерность: чем выше оценивается населением вероятность последней, тем меньше становится его склонность к сбережению. В странах, где опасность ядерной бомбардировки признается высокой (в США это «заслуга» Голливуда), сбережения оказываются незначительными. А вот в Японии, населением которой вероятность подобного глобального конфликта признается низкой, они традиционно фиксируются на более значительном уровне. Однако наличие подобной связи — лишь гипотеза. Теория потребления продолжает развиваться.

Функция сбережения и по сей день вызывает оживленные дискуссии в мировой науке. По мнению классиков, важнейшим фактором, определяющим динамику сбережений (рис. 4.3), является процентная ставка r: S = f(r). Так, повышение процента по государственным облигациям, по вкладам населения в коммерческие банки резко усиливает его сберегательную активность, побуждая людей отказываться от текущего потребления.

В кейнсианской теории функций сбережения есть лишь зеркальное отражение функции потребления (рис. 4.4), поскольку решающим фактором, детерминирующим уровень сберегательной активности (S), признается опять-таки располагаемый доход: S = f(Y).

Для подобного взгляда есть весомые основания. Например, когда Сбербанк России резко сократил процентную ставку по депозитам, сбережения вовсе не перестали поступать в его отделения, так как они зависят главным образом от динамики реальной заработной платы на предприятиях региона, оставшейся после уплаты налогов. А вот рост процентной ставки может и не сопровождаться наращиванием сбережений, более того, сберегательная активность населения способна при этом даже сократиться. Именно это характерно для сбережений, перечисляемых в пенсионный фонд: чем больше процентная ставка, тем стремительнее нарастают пенсионные счета и, следовательно, можно меньше сберегать и больше потреблять в молодые годы.

Для количественной оценки связи дохода и сбережений целесообразно использовать понятие предельной склонности к сбережению MPS, которая равна отношению приростов рассматриваемых категорий:

При этом

отсюда

Значит,

В соответствии с основным психологическим законом Дж. Кейнса рост доходов домохозяйств сопровождается увеличением как средней, так и предельной склонности к сбережению.

По мере роста текущего дохода МРС имеет тенденцию к снижению, a MPS — к росту. Так, наращивание сбережений обычно происходит в стране в обстановке экономического подъема, когда заметно возрастают доходы населения, в то время как для фазы спада характерно снижение сберегательной активности. Однако в реальной жизни это случается не всегда. На уровень сбережений серьезное влияние оказывают также сложившиеся в стране традиции и привычки населения (например, избыточная бережливость), его инфляционные ожидания, уверенность в выполнении своих обязательств страховыми фирмами и пенсионными фондами, степень развития потребительского и ипотечного кредита. Имеет значение и размер накопленного богатства: по мере его увеличения зачастую гаснут стимулы к дальнейшим сбережениям. При этом побудительные мотивы к сбережениям заметно варьируются у представителей различных поколений. И если для пожилых людей типичным является хранение денег на «черный день», лечение, то молодежь обычно откладывает их на интересный отдых, жилье и автотранспорт. В связи с этим едва ли следует догматически подходить к кейнсианскому закону сбережения, жестко связывая сберегательную квоту домохозяйств с их текущими доходами. Ведь в развитых странах с конца 1970-х гг. отчетливо обозначилась тенденция к росту потребительских расходов более быстрыми темпами по сравнению с динамикой уровня жизни, а также активизировалась «жизнь взаймы».

За последние два десятилетия динамика предельной склонности к сбережению у населения нашей страны также претерпела существенные изменения. Так, происходило стремительное нарастание номинальной заработной платы в 1988-1991 гг., которое не сопровождалось ростом предложения потребительских товаров или хотя бы освобождением потребительских цен из-под жесткого контроля государства. На фоне резкого сокращения товарных запасов и интенсификации товарного дефицита это привело к взрывному росту вынужденных сбережений: в 1980-1985 гг. сберегалось менее 5% располагаемого дохода, в 1990 г. — уже около 15%, а в 1991 г. — свыше 30%. Объем денежных накоплений населения РСФСР, аккумулированных в Сбербанке, на 1 января 1991 г. достиг астрономической по ценам того периода величины — 320 млрд руб. Либерализация цен, последовавшая в 1992 г., оказала на норму сбережений в секторе домохозяйств весьма противоречивое влияние. С одной стороны, она привела к кратковременному взлету той части сберегаемых средств, которая является резервом при внезапном обнищании. С другой стороны, обесценение накоплений в Сбербанке, подрыв доверия к государству, неумолимо нарастающие инфляционные ожидания (наряду с появлением на рынке качественно новых товаров и услуг) повлекли за собой резкое сокращение предельной склонности к сбережению. Однако в результате относительной стабилизации цен и урезания социальных гарантий граждан (заставлявшего их откладывать средства «на черный день») уже к 1996 г. сберегаемая часть дохода россиян опять возросла до 23,5% их текущих доходов, из которых 3,5% составляли наличные деньги, 7% — депозиты в банках, 13% — приобретенная валюта (хранимая в основном опять-таки в домашних условиях). После валютно-финансового кризиса, случившегося в 1998 г., который затронул банковскую сферу и породил очередной спад сберегательной активности наших сограждан, с 1999 г. норма личных сбережений вновь стала повышаться. Но даже сегодня, когда наблюдается постепенное восстановление доверия населения к государству и банковской системе, прежде всего из-за принятия закона о страховании банковских депозитов, докризисный уровень личных сбережений, аккумулированных в коммерческих банках Российской Федерации первой половины 1998 г. в реальном выражении (с учетом инфляционного обесценений рубля) еще не достигнут. К тому же рост сберегательной активности скорее связан с усилением чувства социальной незащищенности россиян, чем с появлением у них излишних денег. В связи с этим достижение приемлемой (по критериям политики экономического роста) доли сбережений в располагаемом доходе населения нашей страны предполагает не только заметное повышение уровня доходов, в соответствии с кейнсианской функцией сбережения, но и всемерное укрепление социальных гарантий граждан, уверенности в том, что государство и в обозримом будущем окажется способным и заинтересованным в удовлетворении их потребностей в образовании, здравоохранении, пенсионном обеспечении.

Раскрытие содержания понятий «сбережения» и «инвестиции» и их взаимосвязи позволяет, вернувшись к проблематике макроэкономического равновесия, более глубоко и всесторонне рассмотреть отличие классической и кейнсианской версий механизма его установления. При этом ключевой становится проблема гибкости (классики) или негибкости (кейнсианцы) процентной ставки.

Классики фиксируют жесткую связь инвестиций от процентной ставки I = f(r) и акцентируют внимание на однозначно нисходящую траекторию кривой инвестиций (рис. 4.5).

Сбережения же, как отмечалось раньше, находятся в прямой зависимости от роста процентной ставки; S = I в случае, если реальный национальный продукт находится на естественном уровне. При этом процентная ставка, допустим, равна 4%. Если вдруг она опустится до 2%, то на какое-то время S < I (рис. 4.6).

Однако конкуренция потенциальных инвесторов за временно свободные средства опять вернет процентную ставку на уровень 4%, Если вдруг она поднимется до 6%, тогда временно S > I. Но инвесторы быстро поймут, что они могут привлечь средства населения и под более низкий процент. В результате конкуренции сберегателей национальная экономика возвратится в прежнее равновесное состояние. Таким образом, представители классической школы полагали, что инвестиции напрямую зависят от сбережений, и в закрытой экономике суммарные величины этих показателей неизменно оказываются равными друг другу. В связи с этим рост сбережений автоматически означает наращивание инвестиций. Вместе с тем если соответствия между ними в какой-то момент все же не наблюдается, то гибкая процентная ставка быстро восстанавливает нарушенное равновесие. Причем баланс неизменно достигается при полной занятости и естественном объеме производства. Иначе говоря, механизм изменчивых процентных ставок обеспечивает автоматическое поглощение инвестициями фирм любой части дохода, предназначенного домохозяйствами для целей сбережения. Поэтому рост предельной склонности к сбережению способствовал бы процветанию нации: неизменно трансформируясь в инвестиции, эти сбережения обеспечивают наращивание темпов экономического роста страны.

Главный аргумент кейнсианцев против классической школы в данном вопросе состоит в том, что процентная ставка не в состоянии уравновесить сбережения и инвестиции. Решающим обстоятельством, детерминирующим величину сбережений, ими признается все же не цена кредита, а уровень располагаемого дохода: не S = f(r), a S = f(Y). К тому же хотя процентная ставка в какой-то степени определяет уровень капиталовложений, однако она выступает всего лишь одним (и зачастую далеко не самым значимым) фактором инвестиционного климата, сложившегося в стране. Как видим, в трактовке Дж. Кейнса, динамика инвестиций и сбережений зависит вовсе не от одного и того же — процентной ставки, а от различных факторов: соответственно от процентной ставки процента и дохода. Поэтому процентная ставка не помогает сбалансировать сбережения и инвестиции, которые по этой причине вполне могут не быть тождественными по своей величине. Возможность их несовпадения усиливается еще и тем, что сбережения осуществляются одними хозяйственными агентами (домохозяйствами), а инвестиции другими (фирмами) — конечно, при возможном совпадении в ряде случаев субъектов сберегательной и инвестиционной деятельности. Таким образом, сбережения являются всего лишь потенциальными инвестициями, в то время как инвестиции выступают уже как реализованные сбережения.

Отсюда кейнсианская теория делает вывод о том, что правительству далеко не всегда следует стремиться к неуклонному наращиванию сбережений населения. Обосновываемый ею так называемый парадокс бережливости состоит в том, что попытки общества чрезмерно много сберегать зачастую не делают его богаче. Сберегая слишком много сегодня, население лишает себя будущих сбережений. Ведь каждый сбереженный рубль — это неизрасходованный рубль, а потому он не превращается в доход какого-то производителя товаров и услуг (даже в том случае, если он вложен в коммерческий банк, а не хранится дома). Поставленная им на рынок продукция не находит своего покупателя, из-за сокращения потребительского спроса происходит накопление товарных запасов. Спад активности покупателей неизбежно оборачивается банкротством множества предприятий, нарастанием безработицы, снижением заработной платы и т.п. В результате сжатия ВВП и соответственно располагаемого дохода уменьшается не только потребление домохозяйств, но и в еще большей степени их сбережения. Избыточные сбережения населения порождают диаметрально противоположные результаты: оно становится не богаче, а беднее. Данный парадокс проявляется в индустриально развитых, особенно в азиатских (например, в Японии) странах, жители которых отдают предпочтение будущему потреблению перед настоящим. В странах с высоким уровнем жизни сбережения частного сектора зачастую неспособны полностью трансформироваться в инвестиции и потому, что здесь в значительной мере удовлетворены первоочередные потребности населения (что объективно сокращает его текущий потребительский спрос и тем самым ухудшает инвестиционный климат в стране). Имеет значение и факт неуклонного старения населения Западной Европы и Японии, что побуждает его накапливать огромные средства в пенсионных фондах. Такая сдержанность домохозяйств в потребительских тратах заметно ухудшает инвестиционный климат, заставляя многие европейские и японские компании становиться крайне осторожными в своей экономической экспансии. Однако и менее богатые страны вполне могут оказаться подвластными действию столь неприятного парадокса. Так, в современном Китае, где предложение товаров и услуг нарастает настолько быстрыми темпами, что совокупный спрос не успевает за его динамикой, нередко наблюдаются дефляционные процессы, побуждающие граждан переносить многие свои покупки в обозримое будущее и тем самым накладывать дополнительные спросовые ограничения на хозяйственное развитие своей страны.

По мнению Дж. Кейнса, зависимость темпов экономического роста от уровня сбережений все же существует, но проявляется она лишь в бурно развивающейся экономике, где достигнута полная занятость производственных (в том числе трудовых) ресурсов, а уровень потребительских расходов оказывается тоже вполне достаточным — да и инфляционный перегрев оказывается менее вероятным из-за бережливости населения. Между тем рост предельной склонности к сбережению может случиться в самый неподходящий момент — в преддверии экономического кризиса и безработицы, когда граждане интуитивно пытаются побольше сберегать, например из-за опасения оказаться уволенными и лишиться средств к существованию. В таких неблагоприятных условиях чрезмерные сбережения начинают препятствовать экономическому росту, поскольку объективно ограничивают величину совокупных расходов в стране. Чрезмерная же бережливость в кризисной ситуации неизбежно приведет к обнищанию нации. Гораздо более обоснованными в этих условиях оказываются действия властей, направленные на рост не сбережений, а напротив, потребления в структуре располагаемых доходов домохозяйств в сочетании с увеличением абсолютного размера самих этих доходов. В таком случае цепочка причинно-следственных связей разворачивается в следующем направлении: повышение совокупного потребительского спроса смещает его кривую вправо, это влечет за собой повышение коэффициента загрузки производственных мощностей (что вполне возможно в условиях их неполной занятости) и соответственно наращивание реального ВВП. Обозначившийся экономический рост открывает возможность увеличения инвестиций, которые в данном случае являются не причиной роста уровня жизни в стране, а скорее, его прямым следствием.

Одним из принципиально важных для обеспечения устойчивого роста российской экономики также является вопрос, необходимо ли сегодня правительству стимулировать сбережения населения или же, напротив, требуется всемерное поощрение его потребительской активности. Точка зрения отечественных неоклассиков такова: инвестиции черпаются из сбережений, поэтому чем больше будет в стране сберегательная активность (и соответственно меньшим оказывается текущее потребление), тем выше станут темпы экономического роста в самой ближайшей перспективе. В связи с этим их, возводящих рост сбережений в добродетель, не может не радовать факт увеличения рублевых вкладов россиян в банковскую систему к концу 2003 г. до 590 млрд руб. и валютных — до 7,2 млрд дол., а также резкий рост объема сбережений фирм, представляющих экспортно-ориентированный сектор российской экономики — с 12% ВВП в 1997 г. до 22-23% в последние годы. Однако подобная трактовка взаимосвязи сбережений с инвестициями сыграла немаловажную роль в «инвестиционном голоде», который поныне переживает Российская Федерация. Она не учитывает нынешнего состояния отечественной экономики, которая хотя и демонстрирует в последние годы неплохие темпы оживления, но еще далеко не восстановилась от последствий широкомасштабного кризиса. В условиях неполной занятости производственных ресурсов акцент в экономической политике на неуклонное наращивание сберегательной квоты, как было отмечено раньше, способен привести к неуклонному спаду потребительского спроса населения как наиболее емкого компонента совокупных расходов и другим негативным проявлениям парадокса бережливости. Практика реализации правительством в 1990-е гг. курса на неуклонное сокращение уровня жизни россиян, рассматриваемого в качестве способа преодоления кризиса, убедительно доказала (по методу от противного), что низкий уровень доходов становится в этом случае попросту непреодолимым. Если значительная часть граждан опускается за черту бедности или приближается к ней, то их вынужденные сбережения являются вовсе не ускорителем, а напротив, мощным препятствием инвестиционного прорыва в экономический рост. Достижение докризисного объема производства в нашей стране в первую очередь предполагает сегодня накачивание потребительского спроса (особенно со стороны домохозяйств, обладающих относительно небольшим доходом, который направляется ими на приобретение товаров первой необходимости). Он в свою очередь способен в дальнейшем индуцировать расширение спроса по всей воспроизводственной цепочке, включая и спрос инвестиционный со стороны тех фирм, которые, успешно реализовав свои товары и услуги, осознают острую необходимость модернизации своих предприятий. Позитивный опыт бурно развивающихся регионов мира, прежде всего Китая, Кореи, Тайваня, Гонконга, Индонезии, Сингапура, Таиланда, убедительно доказывает, что истинный путь к экономическому процветанию находится в принципиально иных теоретических плоскостях. Российскому государству следует искать его в кейнсианской цепочке связей, разворачивающейся от высоких темпов роста реальных доходов населения через наращивание его потребительского спроса и рост ВВП — к увеличению суммарного объема инвестиций в национальную экономику, которое уже закрепляет (а не инициирует) позитивные, сдвиги в динамике совокупного потребления. На долю собственно инвестиционного бума приходилось не более 1/6 того бурного роста «новых индустриальных стран»: остальные слагаемые их успеха были на стороне наращивания потребительского спроса населения. Результаты проведенных эконометрических исследований показали, что в качестве ведущего фактора роста инвестиций в современной России выступает не сокращение ставки процента за кредит, не повышение рентабельности предприятий и даже не замедление инфляционных процессов. Им являются достигаемые в нашей стране и связанные с увеличением текущих доходов населения темпы хозяйственного оживления, эластичность связи между которыми и динамикой капиталовложений составляет 1,5. Иначе говоря, для роста инвестиций, скажем, на 15% требуется 10%-ное увеличение создаваемого в данной сфере национальной экономики валового продукта.

Следовательно, во избежание проявления парадокса бережливости правительству сегодня следует всячески стимулировать скорее не сберегательную, а потребительскую активность россиян, хотя это чрезвычайно сложная для государства задача в условиях сохраняющегося сегодня невысокого уровня социальных гарантий и избыточной дифференциации населения по уровню доходов и накопленного богатства (объективно сокращающей потребительский спрос). Единственное, что в этом отношении предпринято российским государством — еще большее его давление на предлагаемые банковской системой ставки процента по депозитам, которые сегодня намного ниже темпов инфляции. Несмотря на то что непосредственным поводом для такого снижения выступало превышение кредитных ресурсов банков над их возможностями надежного кредитования, оно привело к заметному росту предельной склонности к потреблению и, как парадоксальный результат, ускорению экономического роста в нашей стране.

В условиях, когда жители страны желают сберегать больше, чем инвесторы склонны вкладывать в ее экономику, накопленные ресурсы по определению не могут быть в целом использованы эффективно — по причине очевидного спада потребительской активности отказывающего себе в приобретении даже самых необходимых вещей, и потому и неуклонно со временем беднеющего населения. Лишь при приближении российской экономики к полной загрузке производственных мощностей может возобладать классический, ускоряющий экономический рост механизм трансформации расширяющихся по мере наращивания уровня жизни в стране сбережений наших сограждан в производственные инвестиции.

Тезис классиков о неизменном соответствии между сберегаемой и инвестируемой частями ВВП можно признать в целом обоснованным, но только не в пределах одной отдельно взятой страны, а в рамках мирового сообщества. Если же рассмотреть страновой разрез данной проблемы, то несравненно более обоснованной представляется кейнсианская точка зрения о возможности масштабного их несоответствия: например, в США, большинстве развивающихся стран — в пользу инвестиций, в Японии, зоне евро, России — в сторону сбережений. Однако в конечном счете различия между ними нейтрализуются встречным движением ввозимого и вывозимого капитала.

Итак, в современной России рост предельной склонности к сбережению зачастую вовсе не сопровождается наращиванием реальных инвестиций в национальную экономику. Коэффициент трансформации сбережений в инвестиции напрямую определяется степенью благоприятности сложившегося в стране инвестиционного климата. Его качество в российской экономике в 1990-е гг. наглядно демонстрируют данные, характеризующие долю сбережений и инвестиций (табл. 4.1).