«Низкая норма накопления — приговор инвестиционному климату» — Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

С докладом выступил Леонид Григорьев, профессор кафедры энергетических и сырьевых рынков ВШЭ. Мировая финансовая система, рассказал он, устроена чрезвычайно сложно: в нее входят сбережения людей, бюджеты государств, финансы предприятий и компаний. И это придает ей необычайную устойчивость: получив сильнейший удар во время кризиса, она устояла.

За все время после окончания Второй мировой войны 2009-й год отмечен первым отрицательным значением ВВП. И это, по мнению профессора Григорьева, означает конец одной эпохи и начало другой. Однако кризис постепенно преодолевается, серьезный спад сменится неизбежным ростом экономики. Развивающиеся страны будут «расти» быстрее развитых, и они достаточно быстро выйдут «в плюс». К примеру, финансовый сектор США, несмотря ни на что, в целом сбалансирован: только домашние хозяйства США вложили в него 2,5 процента объема американского ВВП, а были еще средства финансового бизнеса, вложения других государств.

Финансовый сектор – только посредник для перераспределения средств. Попытка создать финансовый центр в Москве, как считает Л. Григорьев, совершенно не означает, что страна от этого что-то получит. Ключевым параметром в данном случае является норма накоплений и сбережений. Именно он определяет развитие экономики, потому что «кто сберег, тот имеет возможность инвестировать». В России, кстати, в 2000-е годы наблюдался гигантский разрыв между нормой сбережения и накопления и инвестициями. Происходил отток капитала за рубеж. Норма накопления достигала 30 процентов и более от ВВП, но инвестиций не было.

Сейчас, по итогам 2021 года, норма накопления составляет 17-18 процентов, хотя для развитой страны она должна быть около 20 процентов, для развивающейся – чуть более 20, для быстрорастущей – примерно 25. По мнению Л. Григорьева, «надо ясно осознавать, что пока наша финансовая система не будет расти за счет собственных сбережений, трудно говорить о серьезном экономическом росте. Инвестиции входят туда, где есть хороший внутренний климат для собственного капитала». Иллюзорными являются попытки создания отдельной замкнутой среды для иностранцев. Можно создать особые условия для нескольких компаний, но это не меняет ничего в целом в стране. Низкая норма накопления является окончательным приговором инвестиционному климату: если она менее 20 процентов, это значит, что в стране нет инвестиционного климата. Причем накопления нужно перерабатывать, а не вывозить из страны, а в сложных случаях необходимо выпускать акции: пока не поделишься контролем над бизнесом, не получишь и инвестиций.

И это опять-таки представляет проблему для России. В нашем законодательстве закреплена норма блокирующего пакета в 25 процентов плюс одна акция. Получается, что владелец 75 процентов акций не может контролировать бизнес. И пока подобная ситуация сохранится, по мнению Л. Григорьева, трудно рассчитывать на  серьезное оживление инвестиционной активности.

С момента полной остановки финансовой системы в ноябре 2008 года прошло довольно много времени. И она заработала. В немалой степени этому способствовали принятые правительствами многих стран меры. Не всегда, правда, они были сугубо экономическими, но даже демонстрация дружбы и хороших отношений оказалась важной.

На этой стадии оживления возникла ситуация, когда деньги есть, их много, они дешевы, но их не дают. Потому что непонятно, кому и на каких условиях давать, кто их сможет вернуть. Деньги есть, но их не вкладывают в экономику. Это привело к параличу финансовой системы во второй стадии кризиса. Теоретически можно рассчитать размер процентной ставки, которая должна действовать в таких условиях. Она должны быть отрицательной. Но отрицательные процентные ставки возможны только в теории.

Профессор Григорьев убежден, что специфика этого кризиса состоит в том, что все испытали колоссальный шок. «Lehman Brothers» – супернациональный банк, и его банкротство фактически привело к остановке всей розничной торговли. Банк основан в середине девятнадцатого века и обанкротился на 157-м году своего существования. Поколения американцев жили, зная, что это надежный банк. В 2008 году вдвое упали продажи автомобилей в течение нескольких месяцев, рухнул весь экспорт запчастей из Японии. Американцы за год перед кризисом покупали примерно до 20 миллионов автомобилей в год, и перепродавали примерно 40 миллионов. И вот произошел обвал рынка. А далее «все посыпалось по цепочке». Шок возник из-за небывалой синхронности этих событий.

По мнению докладчика, была и еще одна вещь, которую предстоит исследовать, – влияние изменений контрактной системы на скорость распространения кризиса. В условиях развитой системы коммуникаций, изменения контрактных обязательств происходит очень быстро. Как только снижается спрос, сразу «идет вниз» и производство. Если спроса нет, то производство тут же останавливается. Это привело к стремительному распространению кризиса, чего раньше не было.

Но если финансовая система США устояла, то менее сбалансированные финансовые системы дали сбой. Появились так называемые страны риска: Португалия, Ирландия, Италия, Греция и Испания. Для их обозначения возникло не лестная на английском языке аббревиатура – PIIGS.

В посткризисной ситуации банки по всему миру вынуждены были списать около трех триллионов долларов долгов. Государственные бюджеты большинства стран оказались «в минусе». Это, в свою очередь, привело к «вытягиванию» средств из бизнеса и, как следствие, к сокращению инвестиций. Сами же финансовые посредники находятся под стрессом нового, более жесткого, регулирования.

Во время кризиса люди перестают покупать, и это плохо для промышленности, для импорта, для сферы услуг. Население переходит в оборонительное состояние, оно не хочет рисковать: падение доходов сопровождается еще большим снижением потребления. Так, в России доходы упали примерно на 10 процентов, а потребление на 15 и более, ведь перестают покупать дорогие вещи – квартиры, автомобили. Эта разница становится сбережениями. По экспертным оценкам в 2009-2021 годах несколько триллионов рублей пришло в банки. И финансовая система должна «подпитываться» от населения. На сбережениях людей она начинает немного оживать. И вот в такой ситуации очень многое зависит от поведения элит. Счет идет, по точному замечанию Л. Григорьева, не по учебнику макроэкономики, а по элитам. И именно к элитам следует обратить вопрос: какую финансовую систему они хотят получить?

В процессе восстановления финансового сектора и экономики в целом возникает резонный вопрос, какие отрасли будут расти быстрее других. Пока еще некоторые секторы экономики только начинают выходить на докризисный уровень, но определенные тенденции уже обозначились. К примеру, с началом кризиса резко снизились расходы на транспорт: авиа, автомобильный и железнодорожный. Но если два последних все еще находятся в стагнации, то авиаперевозки уже выросли. Эксперты прогнозируют активное развитие энергосберегающих технологий, фармакологии, авиастроения, массовый возврат к городскому электротранспорту.

Отвечая на вопросы, Леонид Григорьев остановился на своих оценках изменений финансового регулирования и статуса мировых резервных валют. По его мнению, произошло лишь незначительное перераспределение квот в Международном валютном фонде, кардинальных изменений нет. Однако министры финансов стран БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) выступают единым фронтом, и к их мнению уже прислушиваются. Что же касается резервной валюты, то и здесь не приходится говорить о серьезных переменах. Курсы многих валют падают, но падают относительно друг друга. Это значит, что значимых изменений соотношения нет. В любом случае американский доллар останется национальной валютой США. А Америка – это крупнейшая экономика. Можно рассуждать о новой валютной корзине, но как только начнется экономический рост, эта проблема отойдет на второй план. У рубля сомнительные перспективы в этом смысле из-за его неустойчивости.

Что касается юаня, то, по мнению Леонида Григорьева, он будет медленно расти. Сейчас китайцев «взяли за горло», и это не случайно. Они пришли на мировой рынок, когда все стоило дешево, скупили активы, инвестируют громадные средства. Конкурировать с ними невозможно из-за низкой стоимости труда в Китае. И пока они производили только ширпотреб – было терпимо. Сейчас китайцы переходят на производство товаров длительного пользования – автомобилей, бытовой техники, самолетов и так далее. Именно это всех пугает, поэтому их порыв все пытаются сдержать.

Вообще же, от поведения Китая многое зависит в глобальной экономике. Однако никто не знает, что будет, когда курс юаня станет реальным, а значит – высоким, а не искусственно заниженным. При этом китайцы уперлись в ограничения: они, например, не могут бесконечно увеличивать производство электроэнергии. Сейчас у них работает гигантское количество угольных электростанций. А нарастить объемы перевозок угля нельзя из-за нехватки путей. Они вынуждены даже останавливать пассажирские поезда, чтобы топливо вовремя попадало на электростанции. Огромная проблема для них – питьевая вода. Ее не хватает. Китай занимается проектами по переброске водных ресурсов, но это не бесконечный процесс. Если они повернут вглубь страны Или, то совсем высохнет озеро Балхаш в Казахстане, что приведет к экологической катастрофе в обширном регионе.

Еще одна проблема Китая – диспропорции между городским и сельским населением. Во время кризиса миллионы китайцев были выдворены из городов и уехали в деревни. Но там тоже нет работы. И если недовольство будет нарастать, то может произойти какое-нибудь восстание «желтых повязок», а китайский бунт, по словам Л. Григорьева, «похлеще русского – бессмысленного и беспощадного».

Докладчику был задан и вопрос, когда будет следующий кризис? Ответ таков: кризисы повторяются циклично, все это хорошо описано и изучено. Они происходят раз в 7-8 лет. Сейчас мы переживаем большой кризис. Следующий, не такой серьезный, произойдет не раньше 2021 года.

Андрей Щербаков, Новостная служба портала НИУ-ВШЭ

Фото Никиты Бензорука